|
нет, герой, конечно... Однако ж, если б я за каждого героя дочь свою отдавал... Она б у меня давно б уж сама матерью-героиней ста- ла! Тут сидящие за столом громогласно заржали, и обстановка окон- чательно разрядилась. Богатыри сунув мечи в ножны и соскочив с ко- ней, коих дворовые сейчас же из гридней вывели, уселись за стол подле князя и присоединились к общему веселью. Лишь Добрыня Никитич невесел был. И Ивану ясна была грусть его. Знать, опять он хотел у Владимира сватать деву Забаву Путя- тишну. Думал, князь не откажет на радости... Да Ивану услышал он отповедь и просить не решился зазнобушки. Убоялся облома позорно- го. А веселье катилось своей чередой. Вот уже Емеля через стол полез с дураком целоваться, вот Алеша свой коронный тост - "за прелестных дам" - произносит... Вот, невесть откуда взявшийся, бо- ян Лапкин славу трем богатырям кричит. Вот Владимир-князь, с Ильей обнявшись, признается клятвенно: "Да, прав ты, Илюша, собака я!" А тот в ответ: "Да ведь и сам я, князь, собака!.." И пьют они на брудершафт, икрой заморской, баклажановой, закусывая... Тут было выполз Иван-дурак из-за стола - к Марье-искусснице потянуло, да остановил его князь гневным окриком: - Куда это ты, добрый молодец, намылился?! Аль не сладко тебе мое кушанье? - Сладко, княже, - принялся оправдываться Иван, - да дел по горло... - Нет уж, ты постой! И у меня к тебе дело есть! Подь-ка сюда! Приблизился Иван к князю опасливо. - А ну-ка, молодец, примерь сей шелом на буйную свою головуш- ку, - протянул князь ему богатырский головной убор. Одел Иван шлем, тут Владимир невесть откуда булаву трехпудо- вую выхватил и ударил его по головушке. Засверкали в глазах дурака звездочки. - Будь же богатырем княжецким отныне! - воскликнул Владимир. Иван, ошеломленный, под гогот сотоварищей, шатаясь, двинулся к вы- ходу. Не понял еще счастья своего богатырского. И лишь наруже, на воздухе, опомнился: "Богатырь! Я - бога- тырь! Сбылось повеление отцовское! Сбылась мечта моя заветная!.." И с мыслею этой кинулся он со всех ног к месту своего проживания. - Маша! Маша! Богатырь я! - закричал он с порога. Словно солнышко ясное выглянуло. То Марья-искуссница из све- телки своей выплыла: - Здравствуй, здравствуй, мой милый Иванушка. Люб ты был мне еще в добрых молодцах, а теперь - просто словом не вымолвишь. - И раскрыла девичьи объятия. Шагнул Иван через порог, руки пошире расставив, да запнулся и рухнул, до объятий не дойдя. - Ужель ты, Ванюша, во хмелю ко мне явился?! - воскликнула Марья, склонясь перед ним и принюхиваясь. |