|
— При чем здесь люди? — Да все при том же! Мы их защищаем. Самозабвенно и неустанно. Вот только почему им не становится лучше? Они ведь сами делают работу Тьмы. Почему? Может быть, мы что то утратили, Антон? Ту веру, с которой светлые маги посылали на смерть армии, но и сами шли в первых рядах? Умение не только защищать, но и радовать? Чего стоят крепкие стены, если это стены тюрьмы? Люди забыли о настоящей магии, люди не верят в Тьму, но ведь они не верят и в Свет! Антон, мы солдаты. Да! Но армию любят, лишь если идет война. — Она идет. — Кто об этом знает? — Мы не совсем солдаты, наверное, — сказал я. Отступать со своей же насиженной позиции всегда неприятно, но выхода не было. — Скорее… гусары. Трам пам пам… — Гусары умели улыбаться. А мы — почти уже нет. — Тогда скажи, что надо делать, — я вдруг понял, что обещавший стать прекрасным день стремительно катится под откос, в темный и вонючий овраг, заваленный старым мусором. — Скажи! Ты великая волшебница, или скоро ей станешь. Генерал нашей войны. А я простой лейтенант. Отдай мне приказ, и пусть он будет верен. Скажи, что делать? Я только теперь заметил, что в гостиной наступила тишина, что слушают лишь нас. Но было уже все равно. — Скажешь — выйти на улицу, и убивать Темных? Я пойду. Я плохо умею это делать, но я буду очень, очень стараться! Скажешь — улыбаться, и дарить людям добро? Я пойду. Только кто ответит за зло, которому я открою дорогу? Добро и Зло, Свет и Тьма, да, мы твердим эти слова, стирая их смысл, вывешиваем как флаги, и оставляем гнить на ветру и дожде. Тогда дай нам новое слово! Дай нам новые флаги! Скажи — куда идти, и что делать! У нее задрожали губы. Я осекся — но было уже поздно. Светлана плакала, закрыв лицо руками. Да что же я делаю? Или и впрямь — мы разучились улыбаться даже друг другу? Пусть я сто раз прав, но… Что стоит моя правда, если я готов защищать весь мир, но не тех, кто рядом? Смиряю ненависть, но не дозволяю любовь? Я вскочил, подхватил Светлану за плечи, поволок из гостиной. Маги стояли, отводя глаза. Может быть, они видели такие сцены не раз. Может быть, они все понимали. — Антон. — Тигренок возникла рядом абсолютно беззвучно, подтолкнула, отворила какую то дверь. Глянула на меня — со смесью укоризны и неожиданного понимания. И оставила нас вдвоем. Минуту мы стояли неподвижно, Светлана тихо плакала, зарываясь мне в плечо, а я ждал. Поздно теперь говорить. Уже все ляпнул, что только мог. — Я попробую… Вот этого я не ожидал. Чего угодно — обиды, ответного выпада, жалобы… только не этого. Светлана отняла ладони от мокрого лица. Встряхнула головой, улыбнулась. — Ты прав, Антошка. Совершенно прав. Я пока только жалуюсь и протестую. |