|
— Ну вот… — Семен удовлетворенно крякнул, развалился поудобнее. — Надо Тигренку намекнуть, что тут кресла качалки полезно поставить… Он вытащил свою жуткую «Яву», закурил. Поймав мой недовольный взгляд сообщил: — Все равно буду их курить. Я патриот своей страны. — А я патриот своего здоровья, — буркнул я. Семен хмыкнул. — Вот однажды позвал меня в гости знакомый иностранец… — начал он. — Давно дело было? — непроизвольно подстраиваясь под стиль, спросил я. — Не очень, в прошлом году. А позвал затем, чтобы научиться пить по русски. Жил он в «Пенте». Прихватил я одну случайную подружку, и ее братца — тот только что с зоны вернулся, некуда было податься, и пошли мы… Я представил себе эту компанию и покачал головой: — И вас впустили? — Да. — Воспользовался магией? — Нет, зарубежный друг воспользовался деньгами. Водки и закуски он припас хорошо, стали мы пить тридцатого апреля, а закончили второго мая. Горничных не впускали, телевизор не выключали. Глядя на Семена, в мятой клетчатой рубашке отечественного производства, затертых турецких джинсах и потертых чешских сандалиях, можно было без труда вообразить его пьющим разливное пиво из трехлитровой банки. А вот в «Пенте» он представлялся с трудом. — Изверги, — с чувством сказал я. — Нет, почему? Товарищу очень понравилось. Он сказал, что понял, в чем заключается настоящее русское пьянство. — И в чем же? — Это когда просыпаешься утром, и все вокруг серое. Небо серое, солнце серое, город серый, люди серые, мысли серые. И единственный выход — снова выпить. Тогда легче. Тогда возвращаются краски. — Интересный попался иностранец. — Не говори… Семен снова наполнил стаканы, теперь — чуть поменьше. Подумал, и вдруг налил их до краев. — Давай выпьем, старик. Выпьем за то, чтобы нам не обязательно приходилось пить, чтобы увидеть небо — голубым, солнце — желтым, город — цветным. Давай за это. Мы с тобой ходим в сумрак, и видим, что мир с изнанки не такой, как кажется остальным. Но ведь, наверное, есть не только эта изнанка. За яркие краски! В полном обалдении я выпил полстакана. — Не сачкуй, пацан, — прежним тоном сказал Семен. Я допил. Заел горстью хрустящей, кисло сладкой капусты. Спросил: — Семен, почему ты так себя ведешь? Зачем тебе этот эпатаж, этот имидж? — Слова больно умные, не пойму… — Все таки? — Так легче, Антошка. Каждый как может бережется. Я — так. — Что мне делать, Семен? — спросил я. Без всяких объяснений. — Делай то, что должен. — А если я не хочу делать то, что должен? Если наша светлая пресветлая правда, наше честное дозорное слово и наши замечательные благие намерения — встают поперек горла? |