|
Максим ведь не отступит. Это его война, его маленькая голгофа, на которую он себя тащил несколько лет. Либо он победит, либо погибнет. И зачем Завулону самому лезть в схватку? Он все сделал правильно. Вычистил ряды Темных от балласта, подставил меня, нагнал напряжение, даже «изобразил движение» постреляв мимо. Вынудил меня кинуться навстречу Дикарю. А сейчас Завулон далеко. Может быть и не в Москве. Возможно, что он наблюдает за происходящим — существует достаточно и технических, и магических средств, позволяющих это. Наблюдает — и смеется. Я влип. Что бы я не совершил, меня ждет сумрак. Злу вовсе не обязательно уничтожать добро своими руками. Куда как проще позволить добру самому вцепиться в себя. И единственный шанс, который у меня еще оставался, был исчезающе крошечным и чудовищно подлым. Не успеть. Позволить Максиму убить мальчишку… да нет, не позволить, просто не суметь помешать. После этого он успокоится. После этого он пойдет со мной в штаб Ночного Дозора, выслушает и сто раз оспорит, стихнет задавленный железными аргументами и беспощадной логикой шефа, поймет, что совершил, сколь хрупкое равновесие нарушил. И сам отдастся Трибуналу, где у него есть, пусть исчезающе маленький, но все таки есть, шанс быть оправданным. Я ведь не оперативник. Я сделал все что мог. Даже сумел понять игру Тьмы, комбинацию, придуманную кем то, неизмеримо более мудрым. Мне просто не хватило сил, времени, реакции. Максим взмахнул рукой с кинжалом. Время вдруг стало тягучим и медленным, будто я вошел в сумрак. Вот только краски не поблекли, даже ярче стали, и сам я двигался в том же ленивом кисельном потоке. Деревянный кинжал скользил к груди Егора, меняясь, то ли обретая металлический блеск, то ли окутываясь серым пламенем, лицо Максима было сосредоточенным, лишь закушенная губа выдавала напряжение, а мальчишка вообще ничего не успел понять, даже не пытался отстраниться… Я откинул Егора в сторону — мышцы не повиновались, им не хотелось совершать столь нелепое и самоубийственное движение. Для него, маленького темного мага, взмах кинжала был смертью. Для меня — жизнью. Всегда ведь так было, есть и будет. Что для Темного жизнь — для Светлого смерть, и наоборот. Не мне менять… Я успел. Егор упал, влетев головой в дверь подъезда, плавно осел — я толкал слишком сильно, мне важно было спасти, а не беспокоиться об ушибах. Во взгляде Максима мелькнула почти детская обида. И все таки он еще способен был разговаривать: — Он враг! — Он ничего не совершил! — Ты защищаешь Тьму. Максим не спорил с тем, кто я, темный или светлый. Он все таки умел это видеть. |