Я приостановился в тамбуре, пропуская вперед Костю. Замер, уставясь в заплеванный пол, где уже образовался первый десяток вонючих окурков. Что со мной? Мои ли это мысли? Нет, не надо притворяться. Мои, не чужие. Никто мне в голову не забрался, даже Высший Иной не смог бы это сделать незамеченным. Это я - такой, какой есть. Бывший человек. Очень усталый, во всем на свете разочаровавшийся Светлый Иной. Так и уходят в Инквизицию. Когда перестаешь различать разницу между Светлыми и Темными. Когда люди становятся для тебя даже не стадом баранов, а горстью пауков в банке. Когда перестаешь верить в лучшее, а все что хочешь - это сохранить "статус кво". Для себя. Для тех немногих, кто тебе еще дорог. - Не хочу, - сказал я, будто заговор произносил, будто выставлял незримый щит против врага - против самого себя. - Не хочу! В тебе... нет власти... надо мной... Антон Городецкий! За две двери и четыре толстых стекла Костя обернулся и недоуменно посмотрел на меня. Услышал? Или просто недоумевает, чего я остановился? Натужно улыбнувшись я открыл дверь и вошел в грохочущую гармошку перехода между вагонами. Штабной вагон и впрямь оказался блатным местом. Чистенькие коврики на полу; дорожка в коридоре; белые занавески на окнах; мягкие матрасы, не напоминающие тюфяк негра Джима, набитый кукурузными початками. - Кто спит внизу, кто вверху? - деловито осведомился Эдгар. - Мне все равно, - ответил Костя. - Я бы предпочел сверху, - сказал я. - Я тоже, - кивнул Эдгар. - Договорились. В дверь вежливо постучали. - Да! - Инквизитор даже не повернул головы. Это был начальник поезда - с подносом, на котором был и никелированный чайник с кипятком, и чайник с заваркой, и чашки, и какие-то печеньки-вафельки, и даже коробочка сливок. Серьезный мужчина - здоровенный, с роскошными усами, форма сидит, как с иголочки. А лицо - дурное-дурное, будто у новорожденного щенка. - Пейте на здоровье, гости дорогие! Все понятно. Тоже под воздействием амулета. Все таки то, что Эдгар - Темный, накладывало отпечаток на его методы. - Спасибо. Уведомляй нас о всех, кто сел в Москве, но сходит по дороге, любезнейший, - принимая поднос, сказал Эдгар. - Особенно о тех, кто сходит не на своей станции, а раньше. - Будет исполнено, ваше благородие! - кивнул начальник поезда. Костя хихикнул. Я дождался, пока бедолага вышел и спросил: - А почему "ваше благородие"? - Откуда я знаю? - пожал плечами Эдгар. - Амулет настраивает людей на подчинение. А уж кого они при этом во мне видят: строго ревизора, любимого дедушку, уважаемого артиста или генералиссимуса Сталина - это их проблема. Этот, видать, Акунина начитался. Или старых фильмов насмотрелся. |