|
Гесер, шеф московского отделения Ночного Дозора, ждал. Те собаки, что остались во дворе, шарахнулись при моем появлении. Тяжело им дался фриз , тяжело. Тело не подчиняется, не вдохнуть и не залаять, слюна застыла во рту, воздух давит тяжелой ладонью горячечного больного… А душа живет. Тяжело пришлось собачкам. Ворота были полуоткрыты, я вышел, постоял, не совсем понимая, куда иду и что собираюсь делать. Не все ли равно? Обиды не было. Даже боли не было. Мы ни разу не были с ней близки. Более того — я сам старательно ставил барьеры. Я ведь не живу минутой, мне нужно все, сразу и навсегда… Нашарив на поясе дискмен я включил случайный выбор. Он у меня всегда удачный. Может быть потому, что я, подобно Тигренку, давным давно управляю нехитрой электроникой… сам того не замечая? Кто виноват, что ты устал? Что не нашел, чего так ждал? Все потерял, что так искал, Поднялся в небо — и упал… И чья вина, что день за днем Уходит жизнь чужим путем, И одиноким стал твой дом, И пусто за твоим окном… И меркнет свет, и молкнут звуки, И новой муки ищут руки, И если боль твоя стихает — Значит, будет новая беда… Я сам этого хотел. Сам добивался. И теперь не на кого пенять. Чем рассуждать весь вчерашний вечер с Семеном о сложностях мирового противостояния Добра и Зла — надо было остаться со Светой. Чем смотреть волком на Гесера и Ольгу с их лукавой правдой — отстаивать свою. И не думать, никогда не думать о том, что победить невозможно. Стоит так подумать — и ты уже проиграл. Кто виноват, скажи ка, брат, Один женат, другой богат, Один смешон, другой влюблен, Один дурак, другой твой враг. И чья вина, что там и тут Друг друга ждут, и тем живут, Но скучен день, и ночь пуста Забиты теплые места… И меркнет свет, и молкнут звуки, И новой муки ищут руки, И если боль твоя стихает — Значит, будет новая беда… Кто виноват, и в чем секрет, Что горя нет и счастья нет, Без поражений нет побед И равен счет удач и бед. И чья вина, что ты один, И жизнь одна, и так длинна, И так скучна, а ты все ждешь Что ты когда нибудь умрешь… — Вот уж нет, — прошептал я, стаскивая наушники. — Не дождетесь. Нас так долго учили — отдавать и ничего не брать взамен. Жертвовать собой ради других. Каждый шаг — как на пулеметы, каждый взгляд — благороден и мудр, ни одной пустой мысли, ни одного греховного помысла. Ведь мы — Иные. Мы встали над толпой, развернули свои безупречно чистые знамена, надраили хромовые сапоги, натянули белые перчатки. О, да, в своем маленьком мирке мы позволяем себе все, что угодно. Любому поступку найдется оправдание, честное и возвышенное. Уникальный номер… впервые на арене… мы — в белом, а все вокруг — в дерьме. |