|
Ну вот так всегда! Почему человеческие стражи порядка всегда появляются в неподходящий момент? — Сержант Каминский, — скороговоркой произнес молодой милиционер. — Ваши документы… Интересно, что мне собираются пришить? Пьянство в общественном месте? Вернее всего. Опустив руку в карман я коснулся амулета. Едва теплый. Но тут многого и не надо. — Меня нет, — сказал я. Две пары глаз, обшаривающих меня в предвкушении добычи, опустели, их покинула последняя искра разума. — Вас тут нет, — хором повторили оба. Программировать их времени не было. Я бросил первое, что пришло в голову: — Купите водки и отдыхайте. Немедленно. Шагом марш! Видимо, предложение упало на подходящую почву. Схватившись за руки, будто малыши на прогулке, милиционеры рванули по переходу к киоскам. Я почувствовал легкое смущение, представив последствия своего приказа, но времени выправлять положение не было. Из перехода я выскочил в полной уверенности, что уже опоздал. Нет, как ни странно, мальчик далеко не ушел. Стоял, чуть покачиваясь, метрах в ста. Вот это сопротивляемость! Зов звучал с такой силой, что казалось странным, почему редкие прохожие не пускаются в пляс, почему троллейбусы не сворачивают с проспекта, не врываются в подворотню, навстречу сладостной судьбе… Мальчик оглянулся. Кажется, посмотрел на меня. И быстро пошел вперед. Все, сломался. Я двинулся следом, лихорадочно решая, что буду делать. Стоило бы дождаться бригады — им ехать минут десять, не больше. Но как то нехорошо выйдет — для мальчика. Жалость — штука опасная. Сегодня я поддавался ей дважды. Вначале в метро, истратив заряд амулета на бесплодную попытку сбить черный вихрь. А теперь снова — двинувшись вслед за мальчиком. Много лет назад мне сказали фразу, с которой я никак не хотел соглашаться. Не соглашаюсь и до сих пор, хотя уж сколько раз убеждался в ее правоте. «Благо общее и благо конкретное редко встречаются вместе…» Да, я понимаю. Это правда. Но, наверное, есть такая правда, которая хуже лжи. Я побежал навстречу Зову. Я слышал его, наверняка, не так, как слышал мальчик. Для него призыв был манящей, чарующей мелодией, лишающей воли и сил. Для меня, наоборот, будоражащим кровь набатом. Будоражащим кровь… Тело, над которым я издевался неделю, бунтовало. Мне хотелось пить — не воды — я способен без всякого вреда утолить жажду грязным городским снегом, не спиртного — шкалик с поганой сивухой был под рукой, и тоже не принес бы мне вреда. Мне хотелось крови. И не свиной, не коровьей, а именно человеческой. Будь проклята охота… «Ты должен пройти через это, — сказал шеф. — Пять лет в аналитическом отделе — многовато, не находишь?» |